Жили-были дед и бабка. Спали рядом для порядка.
Дед давно уж позабыл, как он бабку-то любил.
Отношенья их фактически развивались платонически.
Ну да сказка не об этом — сказ про то, как прошлым летом
Приключилось с ними чудо. Впрочем, забегать не буду.
Обскажу всё по порядку — я записывал в тетрадку.
Жили скромно — без достатка. Ели редьку, пили квас.
Вот такой нехитрый ужин каждый день, из раза в раз.
Вот на этой грустной ноте и начну я свой рассказ.
Раз нашло на старика: «В доме где-то есть мука».
Он на бабку строго смотрит — та тихонько взгляд отводит:
«Да муки немножко есть. Есть да не про вашу честь.
Ты своей немытой рожей её трогать не моги.
Собиралась я испечь к именинам пироги».
«Что за гнусную змею я пригрел в своём дому?
Или ты меня не знаешь?
Ну-ка быстро подь сюда — чтоб не позже получаса на столе была еда.
Может ты не понимаешь? Я сейчас убью кого-то!
Объясняю по-английски: «Вэри хангри — жрать охота!»
«Всё исполню сей же час. Ты испей покуда квас.
Для такого дурака испеку я колобка.
Всё равно зубов уж нету, хоть полижешь шарик этот».
«Вот и ладно, вот и чудно. Так бы сразу. Что те трудно?
Нелегко меня понять? Думаешь, мне не противно грубой силой угрожать?
Только знай, моя голубка, ты в моих приоритетах стоишь сразу за желудком.
Хоть ты лбом об стенку бей. Понимаешь, кто главней?»
Бабка горестно вздохнула, на него рукой махнула,
Положив на сгиб другой — получился жест плохой.
Замесила молча тесто, разогрела в печке место,
И скатав то тесто в шар, прямо в пыл его и в жар
На ухвате поднесла и заслонкой печь закрыла.
Вот такие вот дела.
Колобку старик был рад, обе ноздри подставляя и вдыхая аромат:
«Соблюдала ль в рецептуре ты, старуха, каждый пункт?
Не хочу я отравиться, потребляя сей продукт».
«Ешь, касатик, дорогой. Если что-нибудь случится — марганцовка под рукой.
Не волнуйся, откачаем. Не успеем? Закопаем!
Что в лице ты изменился? Ты бы, Вася, помолился».
«Ладно, хватит бредни слушать — time is up, пора покушать», —
Вилку дед рукой берёт. В шарик ткнул, а тот орёт:
«Помогите, караул! Дед мне вилкой бок проткнул.
Это что ж за вашу мать. Ты нарушил герметичность — буду в дождь я протекать».
Дед слегка на пол осел. Шок такой, что голос сел.
Он спросил его сипя: «Ты того, ты чьё дитя?»
«Ваш, родимые мои. Ваш снаружи, свой внутри.
Ведь из вашего я теста слеплен был — мне всё известно».
«Чудо, чудо приключилось. Без любви дитё родилось.
Прошлогодняя мука подарила нам сынка.
Бабка, срочно все остатки в унитаз слей без оглядки.
Хватит нищету плодить. Нам и так несладко жить».
Хлебобулочный сынок прямо с печки прыг да скок:
«Буду с вами вместе жить. Я – ваш сын. Прошу любить!»
Отвечает дед: «Ты круглый. И катись-катись отсель —
Позабудь о нас совсем!
Вот отцовский мой наказ: вон отсюда сей же час.
Жалко хлеба, слова нет. Но ведь я не людоед.
Не могу поднять я вилку на родимую кровинку.
Хоть ты режь меня с боков — не могу я есть сынков.
Но и видеть мочи нету — прочь иди. Катись по свету».
Колобок вздохнул протяжно, молвил тихо: «Всё неважно.
Если с толком рассудить, как мне с вами дальше жить?
Подрумяненный мой бок станет горла поперёк.
Без меня вы не скучайте. Не вернусь. Вы так и знайте».
Колобок скатился на пол, бормоча тихонько матом.
Его мягкие бока покалечились слегка.
Разогнувшись на полу, он подпрыгнул и адью.
За забором, где трава, донеслись его слова:
«Жадность фраера погубит. Я ушёл — судьба рассудит».
По тропинке в лес густой покатился очень лихо. Там, где не хватало рифмы,
Песню бодро напевал, крепким словом разбавлял.
Вдруг навстречу ему заяц — серый маленький мерзавец.
«Кто таков? Чего тут бродишь? Почему без шапки ходишь?
Без задержки, просто так, дай на водку мне пятак!»
«Стариковский я сынок — хлебный шарик Колобок.
Я ищу здесь смысл жизни, но пока найти не смог.
Шапку сроду не носил, с лысым куполом ходил.
Денег нет, ну хоть ты лопни. Понял мелкий серый гопник?
Я, пожалуй, покачусь и обратно не вернусь.
Сохраню нейтралитет — заяц не авторитет!»
Подмигнул он правым глазом. Взял разгон, прибавил газа
И исчез в густой траве, оставляя след в земле.
Заяц челюсть подобрал, смачно плюнул, вслед послал
На три буквы, чтоб в пути хорошо было идти.
Только зайца этот выкрик в воздухе лесном умолк,
Как дорогу преграждает новый странник — Серый волк.
«Здравствуй, миленький дружок, без начинки пирожок.
Ты вообще какого пола?» — задаёт вопросы волк.
Колобок, поднявши брови, в изумлении свистит:
«Дядя Волк, дозволь вопросик? И давно ты трансвестит?»
Волк застенчиво краснеет, на щеках румянец рдеет:
«Ты, джигит, откуда взялся, как об этом догадался?»
«Когти лаком ты изгадил, губы смачно напомадил,
Да у юбки той покрой откровенно не мужской.
Так что, тётя, извини, мне с тобой не по пути».
Скрылся волк за поворотом. Колобок пришёл к болоту.
Рядом с ним сидит лиса по всей шкуре волоса.
«Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл,
Я от зайчика смотался, с глупым волком распрощался.
А теперь, краса-девица, на тебе хочу жениться.
Стой. За сердце не хватайся. Это шутка. Не пугайся».
«Повтори погромче, брат. Я настрою аппарат.
К старости совсем оглохла, слышу слабо, вижу плохо.
Уж не так теперь и звонки барабанов перепонки».
Колобок подходит ближе, а лиса нагнулась ниже.
Он почти уже орёт, а она его берёт
И без всяких промедлений натурально прямо жрёт.
Колобок пищит от страха, посылает её всяко.
(Для ребят, кто любит мат — есть отдельный вариант).
Не прошло пяти минут — съела весь она продукт.
Облизнулась и ушла. Вот и сказка вся прошла!
