Я спам пишу — инет не боле,
Чем урна, бак, для всех guest оф
хоть знаю — модератор волен
Стереть меня, нажав button.
Но к юзеру имейте жалость,
Забанить, ведь не сложно, право,
Оффтопом не кляня меня,
Оставьте ник до конца дня.
ИМХО мое отправлю в мыло,
Пусть и сочтут его за флуд.
Татьяне проще тогда было –
Не знала про словесный блуд!
Ты помнишь чудное мгновенье:
Перед тобой явился я —
В час пик, в трамвае, в день весенний,
Плечом слегка задев тебя.
Звучал мне долго голос нежный
И был укора полон он.
В ответ на твой протест мятежный
Я вежливо сказал: «Пардон!»
Сраженная подобным словом,
Остолбенела ты, застыв.
В тот миг в своей ковбойке новой
Я был чарующе красив,
Умыт, причесан, гладко выбрит —
Как гений чистой красоты,
С утра благоухали «Шипром»
Мои небесные черты.
Ты, восхищенная, молчала,
Сжимая проездной билет,
И взоры тайные бросала
На мой волшебный силуэт…
Промчалось чудное мгновенье,
Пришла пора расстаться нам.
Как мимолетное виденье,
Я пробираться стал к дверям.
Ты вышла первая, у банка,
А я у гастронома слез —
С таким же, в сущности, талантом,
Как и у Пушкина А. С.
Три девицы под окном размечтались вечерком:
Мужика как заманить, на себе скорей женить,
Чтоб с женой одной он жил и по бабам не ходил.
Кабы я была царица, — молвит младшая сестрица,
Было б мужа мне не лень ублажать и ночь, и день.
Нету секса — нет и брака, вот зарыта где собака.
Я уже про это дело кучу фильмов просмотрела.
Мужа так я зацелую, — не посмотрит на другую.
Кабы я была царица,- вторит средняя сестрица,
Мужа б своего одела от Версачи и Кардена.
Был бы он другим примером, самым стильным кавалером.
Никогда бы не слезал он со страниц газет, журналов.
Слава Зайцев ему б шил даже майки из шиншил.
Муж, одетый лучше всех — вот супружества успех!
Сестры, что это за бред?! — кричит старшая в ответ,
Одна мужа раздевает, а другая одевает!
Мы б отправились в круиз, поначалу, знать, в Париж,
Сен-Жермен и Нотр-Дам, после Вена, Амстердам.
Будут узы Гименея с каждым местом все прочнее.
Лишь собрались сестры спать, как домой вернулась мать.
Свет наш, матушка, скажи, да всю правду доложи,
С мужиком, что надо делать, чтоб налево он не бегал?
Мать их так им отвечала: Я гимназий не кончала,
Но проживши много лет, могу дать один совет.
Чтобы пес ваш не кусался, на людей бык не бросался,
Чтоб петух топтал исправно кур налево и направо,
Чтобы ваш козёл-урод, не лез в соседский огород,
Чтоб хозяйство жило дружно, знай: кормить скотину нужно!
Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь
Посмотрела, плюнула
И обратно сунула!
Работник:
— О,директор,ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Заставляешь и в субботу
Выходить нас на работу.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты зарплаты годовой?
Я ищу её …
Директор:
— Постой…Есть на севере гора,
В ней глубокая нора,
В той норе на трёх канатах
Гроб качается из злата.
В том гробу твоя зарплата.
Одна в глуши лесов сосновых
Старушка дряхлая жила,
И другом дней своих суровых
Имела серого козла.
Козел, томим духовной жаждой,
В дремучий лес ушел однажды;
И растерзал его там волк.
Козлиный глас навек умолк.
Остались бабушке лишь ножки
Утехою минувших дней,
И память о козле больней,
Лишь поглядит на козьи рожки.
Одна, одна в лесной глуши
Тоскует о козле в тиши.
1827
А.Финкель
У Лукоморья пень огромный
Стоит который год.
На нём облезлый и голодный
Свернувшись, дремлет черный кот.
Спилили дуб, однажды утром
Пустили на дрова.
Коммерция довольно круто
Качает здесь свои права.
А цепь златую за валюту
Продали за кордон.
Бедняга кот вздремнул минуту
И вот без злато- цепи он.
Русалку быстро окрутили
Устроив в стриптиз – бар.
И с этой сделки воротилы
Имеют свой большой навар.
Блестят на море пятна нефти
И тридцать три богатыря
Уж не отважатся до смерти
Дозором выйти на моря.
Куда ни глянь, витало чудо
В былые времена,
Теперь сбежали все отсюда,
Избушка не видна.
Яга за вход, в кооптуалете
С нас денежки берёт.
И сказки нет уже на свете,
Никто её теперь не ждёт.
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью:
Hека глубOка и туманна,
игрушку чудную свою
с моста случайно уронила…
О, как ты этот мяч любила!
Ты горько плачешь и зовёшь…
Не плачь! Ты мячик свой найдёшь,
он в бурной речке не утонет,
ведь мяч — не камень, не бревно,
не погрузИтся он на дно,
его поток бурлящий гонит,
течёт по лугу, через лес
к плотине близлежащей ГЭС.
Я помню чудное мгновенье…
Я помню телевизор, кресло,
И тут как тень мелькнула ты.
Мне не забыть теперь вовеки
Твои округлые черты.
Сидел, скучая, за футболом,
И пиво кончилось мое.
Следил без страсти я за голом,
Но в мыслях тело лишь твое.
Я каждый день садился в кресло,
Твой образ нежный вспоминал.
Ведь кресло – то самое место,
Где я впервые увидал
Тебя, фарфоровая дива,
Твой желтый, безупречный взгляд.
Отлично ты пошла бы с пивом,
Но не вернуть тех дней назад.
Но вдруг в пустой моей квартире
Вдали послышались шаги.
Я не один в бездонном мире!
Но кто же это? Друг? Враги?
Так это же мой кореш Паша!
Он крут, греха не утаю.
Несет (Пахан, ты гордость наша)
ТАРЕЛКУ С ЧИПСАМИ мою!
У Лукоморья дуб спилили,
Златую цепь в Утиль снесли,
Кота на мясо зарубили,
Русалку в бочку засмолили,
Руслана на цепь посадили.
А Лешего с ума свели…
Там на неведомых дорожках
Слоны танцуют в босоножках.
Там ступа с Бабою-Ягой
Нахально лезет за мукой,
А тридцать витязей подряд
За сигаретами стоят.
За ними дядька Черномор —
Он покупает «Беломор»,
Там на неведомых дорожках
Следы зеленых «Жигулей»,
Там БМВ на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
«Мой дядя — адвокат известный,
Он отгребает денег тьму.
И, право, было бы уместно
Заехать нынче мне к нему.
Стипендия ой-ой далече,
А как же Новый год я встречу,
Когда в кармане ни копья?
Нет, нынче ж еду к дяде я…
Хоть ехать, правда, неохота, —
О чём болтать со стариком?
Он мне почти что незнаком.
Но Новый год? А, еду, что там!
Порасспрошу, порассмешу
И, кстати, денег попрошу».
У Лукоморья дуб срубили
Златую цепь в музей снесли
Кота в зверятник запустили
Русалку в бочку посадили
И написали «Огурцы»
И по морю пустили…
Там на неведомых дорожках
Уже давно растет картошка,
Скелеты бродят в босоножках
Следы разбитых Жигулей
И Мерседес на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей
Там тридцать три богатыря
В помойке ищут 3 рубля,
А их любимый Черномор
Вчера у них полтинник спер,
А сам кричит, что каждый — вор!
Там Баб- Яга по рынку бродит
И спекуляцию разводит
Там царь Кощей над рюмкой чахнет…
Но русской водкой там не пахнет
Кто подойдет — бутылкой трахнет!
Ну алкоголик ты, Кощей,
Уж лучше похлебал бы щей
Чем водку хлещешь ты без меры!
Да, ну тебя в твои химеры
У нас тебе уже нет веры!
Иван-Царевич в депрессухе —
Напился на ночь бормотухи.
А богатырь на всех понтах
Еще летает в облаках.
И нагоняет в детях страх!
У лукоморья город чудный,
Ему уже за восемьсот.
Там днем и ночью кот приблудный
Русалок вдоль дорог пасет.
Там вовсе нет дубов зеленых,
Зато у оживленных трасс
Стоят в тени дубы в погонах
И зелень требуют от нас.
Там на журнальных на обложках
Баба-яга на курьих ножках –
Коль заплатила миллион,
Теперь она секс-эталон.
Там по двое юристы бродят
И делят власть напополам,
То песнь фальшивую заводят,
То сказки сказывают нам.
Ворюги там живут, не тужат,
Им прокуроры верно служат.
Чиновник там пред всем народом
Капусту рубит мимоходом.
Там олигарх над златом чахнет.
Там Русью даже и не пахнет.
Там мед хоть из казны течет,
Но нам не попадает в рот.
«Мой дядя — адвокат известный,
Он огребает денег тьму.
И, право, было бы уместно
Заехать нынче мне к нему.
Стипендия ой-ой далече,
А как же Новый год я встречу,
Когда в кармане ни копья?
Нет, нынче ж еду к дяде я…
Хоть ехать, правда, неохота, —
О чём болтать со стариком?
Он мне почти что незнаком.
Но Новый год? А, еду, что там!
Порасспрошу, порассмешу
И, кстати, денег попрошу».
О сколько нам открытий чудных…
Но больше, всё-таки, чуднЫх.
Душа корпит в развалах рудных
Без праздников, без выходных.
В ежеминутных постиженьях,
Мы спины гнём и морщим лбы,
К заветным истинам движенье
Нам не даётся без борьбы.
Мне, как лентяю и поэту,
Герою творческих атак,
Особо докучает враг –
Косящий сон после обеда.
Бывалочи, приляжешь с книгой,
А рядом Муза и перо…
Но мысли начинают прыгать
И дрёма щерится хитро.
Достаточно, порой, минуток –
И сердце в ровные толчки…
Бурчит о чём-то, там, желудок
И, вот уже ползут очки.
И храп, да будет он неладен,
Клокочет Музочке – ступай,
Отъехал гений-шалопай,
Шедевр погиб, народ обкраден.
Я стал хитрить – сел на диету,
Обед на ужин перенёс,
Опять улёгся с Музой этой,
С мольбой, что бы Пегас понёс.
И что б вы думали? Всё – то же.
Голодный сон ещё длинней.
Глаза открыл – помята рожа
И нету Музочки моей.
Сколь можно вытерпеть насилий
Над мающимся естеством?
Кастрюльное заголосило,
На кухне, крышек торжеством.
И вот, он – вечер молчаливый,
И где-то Муза занята,
И я, хоть сытый, но тоскливый,
Скачу по кнопочкам пульта.
Досада топчется, подспудно
Косясь на мёртвый карандаш,
И опыт, сын ошибок трудных,
Трундит навязчиво и нудно –
Сегодня ладно – день в тираж,
А завтра, гений наш бесценный,
Пусть будет всё обыкновенно.
Вздремни в обед, залив борщом,
Натуры вдохновенной тонкость,
Чтоб вечер, к Музе обращён,
Ты плесканул сонетом звонким
Иль чем возвышенным ещё,
Нельзя ж обкрадывать потомков.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась Ты…
Мечтал о пиве с вожделньем,
Но я купил тебе цветы.
Не проронил с тобой ни слова
Духовной жаждою томим.
А ты обиделась , корова.
Решила, что я глуп и нелюдим.
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась… кто?
Так Пушкин написал давно.
А я пишу сейчас немедля.
К чему всё это непойму,
Я может быть тебя люблю?
Всё для тебя, и не жалею.
Что я потратил на тебя.
Своё родимое…но к чёрту,
Не важно это в данный час.
Когда вся речь идёт о нас.
Ведь я не старый ловелас.
А лишь юнец охваченый любовью.
Кто вы, неведомый партнёр?
Кому признался я в любви?
И будит ли всё то взаимно7
Хотя наверное наивно,
На верность, людям, присягать.
У Лукоморья дуб срубили,
Златую цепь в Торгсин снесли,
Кота в котлеты изрубили,
Русалку паспорта лишили,
А лешего сослали в Соловки.
Из курьих ножек суп сварили,
В избушку три семьи вселили.
Там нет зверей, там люди в клетке,
Над клеткою звезда горит,
О достиженьях пятилетки
Им Сталин сказки говорит.
