А вы хороший человек, видать. Как это от вас жена могла уйти?
А тетка Марфа неправду говорила: никто тут улицы с мылом не моет. Тут асфальт кругом.
— А ты что будешь, Фрося? — А мне токо чаю, стаканов шесть.
— А что, есть голос, да? — Ну, не знаю, в деревне был.
Без конца говорить о голосовых связках — это неинтересно.
В интересах педагогики из всех своих учеников я оставил бы в институте только вот эту четверку. Вот это было бы в интересах педагогики.
Вон! Из института вон! К врачу скорее!
Время легких успехов прошло… скоро пройдет… должно пройти, вам понятно?
Глупая ты! Дай Бог тебе здоровья.
Если бы ты слышала, что сейчас обо мне говорили, ты, наверное, разлюбила бы меня.
Искусство должно быть живое, настоящее, чтобы душу волновало, чтобы каждый мог постоять и подумать.
Каждый должен заниматься тем, чем он может, а не тем, чем хочет.
— Как все-таки она далека от всего… — А может быть, мы далеки от нее.
Когда я у себя в клубе выступала, в правлении слышно было.
Мне надо кричать: «Эй, профессор Соколов!»
Музыка народная, слова не знаю, чьи. Наверно, тоже народные.
— Не понравилось тебе в Москве? — Как сказать… Суетно, неспокойно. И голова трещит.
Ненормальный стал человек, а был нормальный.
Нет, я не потрясен, я раздавлен.
Разве у хозяек-то выходные бывают?
— Рениксон… — Кто это такой, Рениксон? — Чепуха.
Чем человек старше, чем он взрослее, тем он скорее готов солгать, чем показаться невеждой.
Что ты надрываешься? Думаешь, в правлении колхоза тебя услышат?
Эт че-эт за грязь? Никак глина?
— Я не пью. — За свое счастье грех не выпить.
Я не хочу воспитывать посредственностей.
