Часто случается, что в самые мучительные минуты жизни, когда всего нужнее владеть собою, все нити наших мыслей вдруг обрываются.
Какое-то оцепенение охватывало его, — черта, свойственная отчаянию.
Неужели судьба может быть так же жестока, как мыслящее существо, сделаться такой же чудовищной, как сердце человека?
Нельзя помешать человеческому сознанию возвращаться к одной и той же мысли, как нельзя помешать морю набегать на берег. Для моряка это называется приливом, а для виновного — угрызением совести.
В иные часы попытайтесь проникнуть сквозь потемневшее лицо задумавшегося человека, загляните в его душу, в эти потемки, и вы увидите, что там под наружным спокойствием происходят битвы исполинов, как у Гомера, проносятся страшные видения, как у Данте.
Нигде ум не встречает таких необычайных проблесков, таково таинственного мрака, как в человеческой душе; нет ничего страшнее, сложнее, таинственнее и бесконечнее. Есть зрелище величественнее моря, это — небо; есть зрелище величественнее неба — это душа человеческая.
Зима превращает падающую с неба воду и сердца людей в камень.
Вслед за умением жить малым есть ещё наука жить ничем.
Никто так не следит за поступками других, как те люди, которых это менее всего касается.
Жить честно своим трудом, — какое счастье!
Некоторые полицейские имеют какую-то особенную физиономию, отмеченные одновременно и неизменностью и властностью.
Бывают натуры, которые не способны любить одного, чтобы в то же время не ненавидеть другого.
Существуют души, инстинктивно движущиеся к мраку, идущие в жизни не вперед, а назад, непрестанно погрязающие глубже во зле.
Разлуки легко устраиваются, но не легко их переносить.
Самые жестокие люди иногда смягчаются, когда хвалят их детей.
Он во всем высокомерно сомневался, а это придаёт человеку большую силу в глазах людей наивных.
A mother’s arms are made of tenderness and children sleep soundly in them.
Руки матерей сотканы из нежности — дети спят на них спокойным сном.
Сама природа иногда неожиданно вмешивается в наши дела, поднося нам зрелище, которое невольно заставляет нас поразмыслить.
Однажды я встретил на улице влюбленного нищего. На нем была старая шляпа, пальто потерлось на локтях, башмаки его протекли, а в душе сияли звезды.
Когда за день пережито много волнений, когда разнообразные мысли одолевают мозг, человек легко засыпает, но, проснувшись уже с трудом засыпает снова. Сон приходит легче, чем возвращается.
Освобождение не всегда становится избавлением.
При сухом сердце и глаза сухи.
Если ненависть не встретит на своём пути какой-нибудь благодетельной преграды, то может постепенно развиться в ненависть к обществу, к человеческому роду, даже ко всему существующему, и выразиться в постепенном, смутном и неутомимом желании вредить всякому живому существу.
В Бургундии гостям подносили 4 серебряные чаши с разными сортами вина. На первом кубке красовалась надпись: «обезьянье вино», на втором — «львиное вино», на третьем — «баранье вино» и на четвертом — «свиное вино». Эти четыре надписи означали четыре ступени, по которым спускается пьяница. Первая ступень веселит, вторая храбрит, третья оглупляет и наконец четвертая — оскотинивает.
Смерть — это переход к вечному свету.
Только открытый враг преуспевающего является законным мстителем после его падения.
Быть святым — исключение; быть справедливым — правило. Заблуждайтесь, падайте, грешите, но будьте справедливы.
У человека есть только один тиран — невежество.
Возлюбленной вовсе не следует вечно смеяться. Это поощряет мужчин к измене. Видя её весёлой, не чувствуешь раскаяния; а если она печальна, как-то становится совестно.
Ненависть к роскоши — это ненависть неразумная. Она влечет за собой ненависть к искусству.
Говорят, что европейская цивилизация упразднила рабство. Это заблуждение. Оно всё ещё существует, но теперь его тяжесть падает только на женщину, имя его — проституция.
Его тяжесть падает на женщину, то есть на грацию, на слабость, на красоту, на материнство. Это позор для мужчины, и при этом величайший позор…
Особенностью наказаний, в которых преобладает беспощадность, то есть нечто, притупляющее разум, является то, что они изменяют человека, мало-помалу превращая его путем какого-то бессмысленного преображения в дикого зверя, а иногда и в кровожадного зверя.
Нередко наивность оказывается величайшим искусством.
Если есть что-либо более страшное, чем плоть, погибающая от недостатка хлеба, так это душа, умирающая от жажды света.
Монастырь — противоречие. Его цель — спасение; средство — жертва. Монастырь — это предельный эгоизм, искупаемый предельным самоотречением.
Отречься, чтобы властвовать, — вот, по-видимому, девиз монашества.
В монастыре страдают, чтобы наслаждаться. Выдают вексель, по которому платить должна смерть. Ценой земного мрака покупают лучезарный небесный свет. Принимают ад, как залог райского блаженства.
… это свойственно лишь женской душе, которая понимает мужчину лучше, чем он сам себя понимает.
Нет ни дурных трав, ни дурных людей. Есть только дурные хозяева.
Каторга создает каторжника. Вдумайтесь в это, прошу вас…
Не видя человека, можно предполагать в нём любые совершенства.
Вера! Вот что необходимо человеку. Горе не верующему ни во что!
